Со штопорм и открывашкой по Европе. Аллюзия на произведения Питера Мейла.

[pafnut]

Были сомнения. Машина дышала на ладан, а ехать хотелось. Хотелось обоим, и хотелось очень. Мне – из-за невыносимости домашней обстановки,
Маше, возможно, в силу того же, но скорее всего, просто ей нравились наши вояжи. Уповая на русское «Авось», и надеясь на немецкие руки Герра Маурера,
специалиста по мерседесам, мы тронулись в путь.

Ничего достойного внимания до Бреста не случилось. Разве что колесо пробили. Белорусскую границу прошли за пятнадцать минут, у поляков
задержались на час. В Польше мало что изменилось за год. Та же вкусная и недорогая еда, дешевые отели и узкие, выматывающие душу, дороги.
Была надежда, что в западной Польше мы полетим по новым автобанам, построенным к «Евро-2012». Не тут-то было. Они не успели закончить
вовремя, к чемпионату открыли, что было готово, а после закрытия «Евро» опять вывели людей и технику на дороги. Достраивать. И вроде едешь
по новой широкой магистрали, но оба потока по одной стороне. То есть, красоту и удаль новой трассы видишь, ощутить не можешь.

Затем покупка «виньетки» и отличные чешские дороги. К вечеру второго дня добираемся до родного «собачьего» отеля в баварском лесу.
Наутро запланированный визит в сервис к Герру Мауреру. Замена подвески, оцененная в безымянном бирюлевском сервисе в 1200 евро,
обходится мне в 700. На радостях прошу Маурера разобраться, отчего на морозе двигатель не заводится без «Быстрого пуска», но для
этого нужно задержаться ещё на день, а мы спешим к друзьям в Испанию, и договариваемся заняться двигателем на обратном пути.
Объезжаем «платные» Австрию и Швейцарию, и на исходе пятого дня оказываемся в знойной Каталонии. Через десять километров после
франко-испанской границы нас обгоняют две новёхоньких «восьмых» Ауди с тюменскими номерами. Садимся им на хвост, и полчаса
мчимся российской тройкой, пока у нашего «коня» не заканчивается запас сена. Приходится останавливаться на дозаправку, разрывая союз
с сибиряками. Надо заметить, что последнюю машину с российскими номерами мы встречали в Польше, затем шла «Терра фри фром рашен карс»,
на Коста Браве все флаги снова в гости к нам. Соотечественники на авто из разных регионов необъятной Родины встречаются по несколько раз
на дню. На магистрали АР-7, на пляжной парковке, на улицах курортныхгородков, у супермаркетов. А родная речь, сдобренная ленивым курортным
матерком, слышна не реже, чем таджикская в Москве. «Лица славянской национальности»с каждым годом всё плотнее заселяют Коста Браву,
превращая её на летний период в испанский Брайтон-Бич.

Через пару километров после заправки замечаю в идущей параллельным курсом БМВ активно жестикулирующих мужчин.


- Маш, не знаешь, чего им надо?
- Пап, да это ж дядя Андрей!


Присматриваюсь, точно, мой товарищ с шурином. Останавливаемся на ближайшей парковке, радостные обнимаемся. Ребята ходили на яхте,
возвращались из Эмпуриабрава, города-марины, заметили нас, спешащих к ним на встречу. Встреча произошла раньше. Взяли кофе, сели на
пленэре обсудить планы на ближайшую неделю. Нам, для начала, надо где-то поселиться. Предлагается квартира в центре Ллорет-де-Мара,
на тихой улочке, за небольшие деньги. Отчего ж не взять, берём. Заезжаем к ребятам в офис, получаем ключи, двух сопровождающих и
прощаемся с Андреями до дружеского ужина.

Исторический центр это, конечно, хорошо, но машину приходится оставлять за километр, на чудом найденном месте на парковке и тащиться этот километр
с чемоданами и кульками. Устраиваемся, бежим по-быстрому искупаться, и одеваться к ужину. Мы проехали пять тысяч верст от Москвы до Барселоны,
в том числе, и ради этого вечера. В адреевом casa уютно, еда вкусна, вино отменно, беседа нетороплива и приятна. Покидаем гостеприимных хозяев далеко
за полночь сытые, слегка пьяные (я, Маше ишшо рано) и очень довольные. Долго бродим по узким улочкам в поисках нашего пристанища на ближайшую неделю. Наконец, находим и с блаженными улыбками расходимся по комнатам. Спать.

Засыпаем мы под утро. Когда стихает уличный шум молодежного курорта. Пока мы искали наш дом, пока ложились, было тихо, как в деревне.
По известному закону всё началось, как только мы склонили головы к подушкам. К трем утра благость и умиротворённость от дружеского ужина
сошли на нет. К четырем хотелось бросить в окно «лимонку». Её под рукой не оказалось, и пришлось терпеть, пока к пяти не забылись тяжёлым сном.

Поздним утром, переходящим в день, встаём, разбитые и злые. После завтрака, не заезжая на море, отправляемся к Андрею, сдавать ключи. А заодно посидеть в интернете, поискать новое жильё. Андрей с шурином Андреем уехали по делам, дома только Катя с детьми и забинтованным пальцем.
У нас с Машей была тяжёлая ночь, у Кати не задалось утро. Некоторое время назад у ребят сломались автоматические ворота. Точнее, одна
здоровая и тяжелая «воротина», ездящая по рельсу. Чтобы заехать на участок или выехать с него, приходилось сначала, навалившись всей массой тела, сдвигать «воротину», а потом, закрывая, тащить её на себя, откинувшись назад и отталкиваясь из последних сил ногами. Эта процедура проделывалась многократно, но этим утром Катя опрометчиво поставила правую ногу «на линию огня» и, поехавшая конструкция целиком срезала ей ноготь на большом пальце. В местной клинике сделали всё необходимое, вкололи что-то от столбняка, перевязали и отправили домой. Когда мы приехали, спустя несколько
часов после «аварии», рана продолжала кровоточить, и мы опять повезли Катю в больницу.

Возвращаемся к обеду, и я сразу «зарываюсь» в интернет в поисках тихой гавани. На побережье ничего достойного, на мой вкус, нет, и через час
блужданий в испанской сети, нахожу подходящее Casa Rurales, аналог французской сети Gites de France или немецкой Fereinwohnung, в пятидесяти
километрах от моря, в предгорьях Пиренеев. Немного смущает цена, аналогичное жильё в успешной Германии стоит пятьдесят, много шестьдесят
евро в сутки, в дорогой, хотя и чуть менее успешной, Франции примерно столько же. В еле сводящей концы с концами, задыхающейся от рекордной
для Европы безработицы Испании – девяносто. Может там мёдом намазано?!

Бронирую комнату, Катя кормит нас легким и вкусным испанским обедом, пьем кофе, выходим прощаться. Я выгоняю машину за ворота, возвращаюсь
их закрыть. Тяну «воротину» на себя, повторяя Катину ошибку шестичасовой давности – ставлю правую ногу на рельс. В глазах темнеет, я, видимо, вскрикиваю от боли, потому что ребёнок выскакивает из машины и оказывается рядом со мной. Вместе смотрим вниз, видим растекающуюся лужицу
крови, непродолжительно молчим. Потом Маша бежит к дому с призывным кличем: «Тётя Катя, тётя Катя!», вслед за ней ковыляю и я. Тётя Катя перевязывает меня на скорую руку, и мы отправляемся в больницу. Народу много, а испанцы неторопливы, и клинику мы покидаем лишь через три часа,
посеяв среди местных слух о воротах-убийцах.

Наш отъезд в горы задерживается, и я прошу Катю позвонить хозяевам, предупредить, чтобы не нервничали.
По маленьким местным дорожкам удаляемся от побережья, жилья становится все меньше, растительность всё гуще. Через час, следуя
указаниям, распечатаннымиз интернета, сворачиваем с асфальтовой дороги на горный лесной проселок. Скоро десять, и вокруг тьма кромешная.
Мертвые с косами не стоят, но, всё равно, жутковато. Грунтовый серпантин вьётся сквозь густой сосновый лес, подслеповатые фары моей «старушки»
время от времени выхватывают из темноты пару фосфоресцирующих глаз какой-нибудь животины. Поднимаемся всё выше и выше, и если бы не
периодически встречающиеся указатели на наше Casa Rurales, я бы уже решил, что не туда заехал. Наконец, выезжаем на маленькое плато с
каменными постройками начала прошлого века. А, может, и позапрошлого, памятных табличек на домах нет. Нас встречают хозяева, молодая,
по моим меркам, пара хипповатого вида. Улыбаемся, раскланиваемся, препровождаемся в номер. Старые стены из камня, антикварная мебель,
not so bad. Рядом со старой дубовой кроватью времён королевы Виктории стоит такая же древняя детская кроватка из того же черненого дуба.
Предлагаю Маше спать там, она с радостью соглашается, и тут же укладывается в люлю. На смартфоне появляется исторический снимок,
и мы вполне довольные жизнью спускаемся на ужин.

Ужин накрывается в отдельно стоящем ресторане с потрясающим панорамным видом на горы и долину.
Поскольку наша Casa надежно запрятана в лесистых горах, чужие здесь не ходят, и рассчитывать приходится только на постояльцев.
Поэтому выбор блюд ограничен. Зато приготовлено всё на мишленовскую звезду, сервировано не хуже, а бутылка отменного местного вина
довершает процесс создания Homo Fortunatus - человека счастливого. Хоть ненадолго.

Утром едем на море. Кажется, что далеко, а на самом деле всего-то полтора часа, я из Бутова до центра порой дольше добираюсь. Маша в море, я с пальцем на берегу.
После обеда возвращаемся в горы и гуляем по окрестностям. В километре от нашей резиденции находим заброшенный дом без окон, без дверей, с заросшими стенами
и крышей. Пытаемся дойти до вершины горы, на склоне которой расположена наша Casa Rurales, но через два часа хода добираемся только до тоже, видимо, когда-то заброшенного, а ныне отреставрированного дома. Хозяев нет, дом закрыт. Осматриваем избушку и всё вокруг. Из старого остались только стены столетней, а то и больше,
давности. Всё остальное, окна, крыша, двери – современные и явно недешёвые. Немного найдется любителей жить в столь уединенном месте, и я один из них.
Маша устала, конца пути не видно, гора сильно залешена, а дорога идёт то вверх, то вбок. Так что определить, чем заканчивается очередной подъем, вершиной или двадцать седьмым по счету плато, практически невозможно. И мы поворачиваем вниз. Когда шли наверх, дорога, вроде, была одна. Ан нет, оказывается, развилки были, и на одной
из них я делаю неправильный выбор. Так что, обратный путь занимает те же два часа, и к дому мы подходим уже в темноте, уставшие, голодные и чуть-чуть злые. Но впереди
нас ждёт гастрономический ужин и полбутылки красной «Риохи». И всё опять встанет на место.

Мы проводим в нашей горной резиденции три дня. Затем у Андрея с Катей намечен прощальный ужин с дегустацией новоприобретенных вин, и мы на одну ночь
спускаемся на побережье, чтобы после обильных возлияний далеко не ехать. Находим непритязательный придорожный отель в паре километров от Андреевой виллы,
бросаем там вещи и едем на званый ужин. Стол накрыт в патио, кроме хозяев и шурина встречаем там незнакомца слегка за пятьдесят, с аристократичными манерами
и такой же речью с французским акцентом. Это специалист по вину, потомок русских эмигрантов первой волны. Андрей пригласил его из Парижа (не из Кологрива)
в качестве консультанта, дабы оценить свои последние приобретения. Переехав в Испанию, они с Катей увлеклись вином, соорудили в одном из многочисленных
подвальных помещений большую Bodega и занялись коллекционированием и культурным средиземноморским питием. Это стало их новым хобби, они прошли
обучение на специальных курсах, где изучили историю, технологию производства в прошлом и настоящем, приобрели навыки дегустации и умение отличать
не только вино от пойла, но и разбираться в оттенках вкусов. Непродолжительные путешествия по Испании и Франции в духе Питера Мейла стали неотъемлемой
частью существования на каталонской вилле. «Развеяться» и «посмотреть новые места» - лишь хорошее дополнение к посещению многочисленных шато и
виноделен для дегустации и закупки достойного вина в домашний погребок.

Садимся за стол, и сразу откупоривается первая бутылка. Процесс оценки качества происходит в точности так, как описано у Мейла («Хороший год», «Путешествие с
вилкой и штопором», «Год в Провансе»). Сначала наш энолог поднимает большой винный бокал к свету и оценивает цвет напитка. Затем легкими круговыми
движениями кисти приводит вино в движение и запускает в бокал профессионально настроенный нос. Полминуты втягивает в себя винные пары, и даёт заключение
о букете. Потом берёт в рот немного вина и начинает «жевать» его. Наконец проглатывает опытный образец, плевательницы на этот вечер не предусмотрены.
Резюмирует свои ощущения цветастыми фразами, вроде: «Я чувствую аромат опавших осенних листьев» или «А вот здесь явно выраженный цветочный мотив в
период, когда пестик встречается с тычинкой». Таков этикет. Мне, неотесанному мужлану в вопросах виноделия, всё это кажется забавным и немного напыщенным,
до тех пор, пока на пятой бутылке (в тот вечер их было продегустировано семь), не происходит событие, подтверждающее точность и научную строгость оценок
парижского гостя и моё энологическое неандертальство. Проглотив содержимое бокала, Дмитрий Борисович не спешит с оценкой, а сидит, с задумчивым видом
поигрывая желваками. Андрей не выдерживает,


- Ну что, Дмитрий, нам с Катей очень важно Ваше мнение именно об этой бутылке.
- Андрей, это очень сильное вино, вино для ценителей. Не знаю, не покажется ли Вам моя оценка бестактной, но у меня возникает устойчивая ассоциация с
коровьим дерьмом.
- Вот! В точку! Дмитрий, не поверите, но мы долго пытались сформулировать вкус, который ищем. И, наконец, пришло именно то, что Вы сказали – Caca de vaca.
И сейчас, когда мы ездили по каталонским бодегам, я обозначал искомый букет так, как Вы и сказали. В некоторых местах нас вообще не понимали, где-то понимали,
но разводили руками, говорили, что такого у них нет. Но мы все-таки нашли одну маленькую бодегу, где хозяин сначала удивился, потом сказал, что рад встретить
ценителей и принёс нам вот это вино. Собственно, ради него одного и была затеяна наша с Катей поездка. Все остальные вина – лишь неплохое дополнение к нашему
самородку.


Все были радостно взволнованы, даже мне передалось некоторое возбуждение. Вино мне понравилось, терпкое, насыщенное, как раз то, что я люблю. Но вот
ассоциация с коровьим дерьмом (caca de vaca), как я ни вымучивал её, не приходила. «Надо ещё многому учиться», -сказал я себе, переходя ко второму десятку
бокалов, выпитых за вечер. Я ещё могу понять оценки эстетствующих знатоков вроде «напоминает мне запах подмышек моей жены (вар. любовницы)» или
«отдаёт ароматом три дня нестиранных носков». Такой опыт есть у большинства мужчин (не имеющих ни женщин, ни носков крайне мало среди дегустирующих вино).
Но вкус коровьих лепешек, несмотря на проведенное в деревне босоногое детство, представить себе никак не мог. Может мне тоже пойти на энологические курсы?!
Но тут Катя прерывает мои прогрессивные мысли о дополнительном образовании, выставляя на стол «образец номер шесть» и сыры с виноградом. За седьмой
бутылкой мы спускаемся вместе с Катей, хочется посмотреть на винный погреб. Прямоугольная комната размером с гостиную в московской квартире моей мамы,
вдоль длинных стен которой стоят стеллажи с десятками винных бутылок, спящими в ожидании своей очереди на «упой». Здесь очень уютно, сразу приходит
ассоциация с библиотекой из мореного дуба, заполненной фолиантами. Хочется здесь остаться, и читать, читать, читать…


Все образцы оценены, в качестве дежестива предлагается провансальский пастис. Я не любитель, да и до гостиницы ещё надо доехать. А я итак уже в кондиции.
Вечер прошёл замечательно, все довольны и процессом, и результатом. Мы раскланиваемся с хозяевами, прощаемся с Дмитрием Борисовичем, договариваемся
о встрече наутро с Андреем-шурином. Утром мы с Машей собрались переезжать во Францию, дня три-четыре я хотел провести где-нибудь в Провансе или Лангедоке,
поездить по замкам, по виноградникам, ощутить на себе жизнь по Питеру Мейлу, а потом на недельку на океан, в облюбованную Аквитанию. Андрей, шурин Андрея
договорился встретиться в полдень со своей однокурсницей и её друзьями в Port-Leucate, что на границе Испании и Франции. Место славится своими устрицами,
на них-то нас и пригласили. Мы с Машей уже бывали в незатейливых устричных кафе по берегам маленькой речушки в Порт-Лёкате в предыдущие свои поездки,
и с удовольствием приняли приглашение. Нам по дороге, пара часов задержки на устричный обед в русскоговорящей компании перед гарантированным отсутствием
общения с соотечественниками на последующие две недели – только в удовольствие. Мои сомнения в том, насколько это удобно, мы ведь ни с кем не знакомы, Андрей
быстро развеивает. Он и сам там никого не знает, потому как однокурсницу свою не видел двадцать лет. Она уехала сначала во Францию, потом в Америку, затем вышла
замуж за бельгийского архитектора итальянского происхождения и осела в Брюсселе. Андрей списался с ней через «Одноклассников», выяснил, что Маша отдыхает
с семейством и московскими подругами в Port-Leucate и договорился о встрече. Местом, где впервые за двадцать лет пересеклись пути двух московских студентов,
оказалась деревушка на франко-испанской границе.


На подъезде к устричным кафе, Андрей звонит однокурснице, сообщить о нашем прибытии на место. Выясняется, что они только встали и не совсем здоровы, поскольку
до пяти утра давали прикурить всему Порт-Лёкату. Зовут к себе на второй для нас и первый для них завтрак. Найти их дом не так просто, и они, почти в полном составе,
выходят за ворота. Встреча напоминает обмен шпионами из «Мертвого сезона». Мы с дочкой стоим у машин, сопровождающие с той стороны – у ворот, Андрей и Маша
медленно сходятся на середине. Затем, уже не по фильму, всеобщее братание, представление друг другу и, спустя два часа выезд «на устриц».

Нас много, и мы едем интернациональной кавалькадой на четырех машинах различного подданства: одной российской (мы с Машей), одной испанской (Андрей),
одной бельгийской (виновница встречи с семьёй) и одной французской (её друзья). Сдвигаем столы в незатейливом кафе, больше похожем на столовую, заказываем
устриц и белое вино. Свою дюжину я не осиливаю, и отдаю половину дочери.

Я в её возрасте, конечно, знал, что в мировом океане водятся киты, осьминоги, лобстеры и тунцы. Поскольку много читал и увлекался Кусто. Но также хорошо
я знал, что в наших магазинах водятся только треска, хек, селёдка и килька в томатном соусе, и по праздникам заплывают шпроты. Маша же испробовала
уже почти всё, что плавает в океане и употребляется в пищу. И что самое удивительное, ей это нравится.
В этом плане она в деда, мой отец тоже любил продегустировать всё новое и необычное. Нет-нет, а что-то новое в магазинах или институтских заказах всё-таки появлялось. Какое-нибудь авокадо, или непонятно как доползший до Москвы дальневосточный краб в банке, угорь, выловленный соседями по палаточному лагерю в Литве. Если же советская торговля долго не предоставляла возможности новых кулинарных открытий, отец экспериментировал сам, намазывая варенье на бутерброд с
сервелатом. Ученый убил в нем певца, спортсмена и повара. Ещё в институтские годы его звали в оперу, тренер лыжной секции уговаривал посвятить себя спорту,
в повара не звал никто, лишь мама иногда, уперев руки в боки, строго призывала самому пожарить яичницу. Но отец был увлечен радиоэлектроникой, отмел все
соблазны и стал не последним человеком в теории помехоустойчивого кодирования. Пел он только, когда родня за большим столом просила исполнить «Вечерний звон»,
на лыжах мы ходили, выезжая по выходным с «поездами здоровья», готовила, естественно, мама, но до конца жизни отец не отказывал себе в желании попробовать
чего-нибудь «этакого». Я же в еде консерватор, и плохо воспринимаю новые продукты и блюда. Поэтому устрицы и лягушачьи конечности не нашли отклика в моем сердце, отданном навек борщу, маминым котлетам, картошке, зажаренной с луком и салом, оливье и квашеной капусте.

За столом идёт оживленный разговор, вернее, сразу три. Один на французском между мужем андреевой однокурсницы, назовем её «старшая Маша», машиной
дочерью-красавицей и её молодым супругом-французом. Во втором, на русском, участвуют Андрей, старшая Маша, две её московских подруги и Сергей, муж одной
из них. Причем старшая Маша и одна из подруг периодически подключаются к первому разговору, свободно владея французским, а машина дочь «заходит» к нам.
Ещё одна маленькая беседа течёт, набирая обороты, между моим ребёнком и третьей Машей, её ровесницей, дочерью второй московской подруги. Поначалу, во время
долгих сборов, девчонки сторонились друг друга, за устричным столом сели рядом, но обменивались лишь односложными фразами. К моменту, когда был проглочен
последний склизкий моллюск, они уже трещали, не умолкая.

День клонился к вечеру. Андрей засобирался обратно к Андрею, а моя Маша уже не хотела уезжать от Маши. К концу устричных посиделок, глядя на девчонок, я и
сам уже понял, что мы, видимо, остаемся. Наши новые знакомые, узнав, что у нас нет чёткого плана действий, предложили задержаться здесь на пару дней, тем более,
что юные сердца обрели друг друга. «Ну что, остаемся?»,- спросил я у дочери, и получил ожидаемый ответ, подкрепленный амплитудным киванием головой.

Андрей отправился обратно в Испанию, моя Маша с двумя тезками и остальным дружным коллективом поехали к ним домой, а я, ведомый бельгийским итальянцем,
очень приятным, кстати говоря, человеком – в турофис Порт-Лёката на поиски жилья. Через час я уже заносил вещи в нашу комнату в частном доме сети Gites de France
прямо на берегу небольшого залива. На первом этаже жили хозяева преклонного возраста, нас разместили на втором, с отличным видом на залив и на сад, в котором
по утрам накрывался завтрак. Вечер мы провели в замечательном семейном ресторане в Лёкате, вполне обоснованно забитом до отказа. Хозяйка, аристократичного
вида француженка, неспешно дефилировала меж столиками, ненадолго задерживаясь у каждого и перекидываясь парой фраз с гостями. Её муж, шеф-повар, тоже время
от времени выходил в зал, получал свою порцию восторгов по поводу действительно отменной кухни, и, с довольной улыбкой, возвращался к своим кастрюлям и сковородкам.

На следующий день все взрослые «с той стороны» остались дома собирать вещи, наутро планировался отъезд. А вечером, перед домом французских друзей старшей
Маши и её мужа, должен был состояться прощальный open air. Мы с обеими младшими Машами отправились на лекатовский пляж. Широкий песчаный и пустынный,
всё как я люблю. Девчонки купались, загорали и болтали без умолку. Мне заходить в море было заказано врачами, но уж больно хотелось, и, применив изобретательность,я использовал не по назначению специально купленный презерватив. Выглядело всё это не слишком эстетично, зато было «дешево, надежно и практично», свою функцию резинотехническое изделие исполняло «добре». Пока мои Маши общались, греясь на солнышке, я переместился в очень удачно расположенный на пляже бар. Там, под зонтиками из засохших пальмовых листьев, очень хорошо писалось, и я надолго засел за компьютер.

Вечером большая и шумная компания, пополненная парой французских и одной бельгийской семьями, собралась на барбекю. Наши младшие Маши, а также юные
Реджис и Жюльен, дети франкоговорящей части общества, немного посидели с нами, а затем присоединились к ватаге ровесников, слоняющихся по окрестностям.
Время от времени они забегали чего-нибудь перекусить или попить и снова растворялись в темноте. На улице стало уже совсем черно, и мы сидели при свете фонарей
и полной луны. Около десяти забежала Маша (не моя), спросить куда подевалась Маша (моя).

- Так она десять минут назад забегала попить и сказала, что к вам идёт.
- Она к нам не приходила.
-То есть как?! А куда же она делась?!

Начинается следствие, опрашиваются все дети, независимо от возраста и национальности. Последние десять минут её никто не видел. Я в состоянии легкого транса,
остальные взрослые тоже обеспокоены. Все бросаются искать Машу, бельгийцы, французы, соотечественники, взрослые и дети. В радиусе трехсот метров местность
тотально прочёсывается, проверяется каждый куст. Моего ребенка нигде нет. В голову лезут нехорошие мысли: от «просто заблудилась» до озабоченных темнокожих
нелегалов. И в таком же диапазоне: от «лишь бы только нашлась!» до «найду – убью!». В момент, когда кто-то из французов предлагает позвонить в полицию, из темноты,
как ни в чем не бывало, появляется моя красавица. Видя множество обращенных на неё выразительных взглядов, она немного смущается и спрашивает, как тот свидетель:
«А что случилось?».

- Маш, с тобой всё в порядке?
- Да (удивлённо).
- Тебя никто не обидел, ничего не случилось?
- Нет (испуганно-удивлённо).
- А где же ты была, душа моя, а то вот, видишь какое дело, весь дружный интернациональный коллектив, вместо того, чтобы сидеть за столом рыщет по округе
в поисках пропавшей русской девочки.


Я уже понимаю, что с ней все в порядке, и тревога уступает место зарождающемуся гневу.

- Я ребят пошла искать, и не нашла.
- Где же ты их искала?! Поисковая бригада из пятнадцати человек облазила всю округу в радиусе трёхсот метров, мы проверили каждый кустик, каждый закоулок,
но тебя никто не видел. Ты что пряталась от нас?
- Ничего я не пряталась (испуганно-возмущенно), я просто ушла далеко. Чего такого случилось-то?


Тут меня прорывает, и народ тактично ретируется обратно к столу, оставляя заходящегося в приступе праведного гнева папашу и провинившуюся дочку наедине.
Через пару минут возвращаемся и мы, выпустивший пар, но ещё слегка сверкающий глазами, отец и надувшаяся от незаслуженной, как ей кажется, обиды дочь.
Махом опрокидываю бокал Bordeaux и указываю дочке на стул напротив: «Теперь от меня ни на шаг!». Маша сидит пришибленная, вокруг бегают неугомонные
подростки. Сердце отца – не камень, и через пятнадцать минут я отпускаю её с ребятами в парк аттракционов. Дети уходят, и вечер постепенно возвращается в
режим веселого барбекю. Становится довольно свежо, дамы надевают кофточки, мужчины поеживаются и переходят к дежестиву. Вдруг Людовик, хозяин дома,
как заправский киношный моряк, засовывает в рот указательный палец и выставляет его вверх, на всеобщее обозрение. Затем после пятисекундной паузы с
пафосом произносит: «Mes amis, il me semble que ce qu’il!»*. Франко-бельгийская часть мужского населения стола начинает нервно ёрзать на стульях, в глазах
появляется блеск, и они принимаются что-то обсуждать, оживленно размахивая руками. Я в недоумении спрашиваю старшую:


- Маша, что случилось, ваши мужчины как-то вдруг возбудились?
- Чувствуешь, ветерок подул?
- Ну да, посвежело, ну и что?
- Похоже, это трамонтана начинается. И если это он, то мы завтра никуда не едем.
- Подожди, подожди. Трамонтана – это, значит, не абракадабра, придуманная Гребенщиковым, а вполне реальный ветер?
- Ну да. Трамонтана и мистраль – два сильных ветра в этих местах. Трамонтана, как и поет Гребенщиков, приходит из-за гор, с Пиренеев и дует так, что ночью в домах
становится страшно, кажется, вот-вот стены обрушатся. Дует обычно несколько дней, а то и неделю и, как правило, зимой. Но иногда и летом. Все серфингисты ждут его,
как манну небесную, но чаще не везёт, и катаются, как и мы все эти две недели, под легким бризом. Так что, если это действительно он, то мы остаемся. Пока наши мужики
не укатаются в усмерть.

Это оказался он, трамонтана. Утром залив было не узнать, пустынный в предыдущие два дня, он покрылся десятками белых парусов. Маленькие человечки,
словно червячки, сновали по водной глади туда-сюда, пересекая курсы друга на бешеной скорости и удивительным образом не сталкиваясь. На берегу тоже
все поменялось: деревья в нашем саду проявляли удивительную гибкость, клонясь под почти ураганным ветром чуть не до земли. На пляже у редких отдыхающих
ветер уносил зонты, полотенца, срывал соломенные шляпы. Чтобы получать удовольствие от этого солнечного, но очень ветреного дня, надо было либо выходить
в море под парусом, либо садиться за стол в закрытом помещении. У нас с Машей не было ни доски, ни яхты, в ресторанах мы уже насиделись, и было решено
не менять наших планов и продолжить путь. Нам было хорошо здесь, Маша нашла новых друзей и хоть немного пообщалась со сверстниками. Мне тоже было очень
приятно и уютно во взрослой части коллектива. Мы провели в Порт-Лёкате два замечательных дня и уезжали в отличном настроении. Накануне я нашел подходящее
жилье в деревушке, расположенной посреди виноградников Лангедок-Руссильона, в семидесяти километрах от моря, и к обеду мы уже были там. На поверку всё
оказалось ещё лучше, чем на фото в интернете. Огромный старинный дом, которому двести, триста, а может быть, и все пятьсот лет. Множество комнат, комнаток,
переходов и лестниц, стены из камня, под сводчатым потолком массивные балки из почерневшего от времени дуба, повсюду антикварная, со вкусом подобранная,
мебель. Из окна нашей уютной комнаты открывается не слишком живописный вид на крышу и стены соседних, побитых временем, домов. Но в этом тоже есть своя
прелесть, примерно так я и представлял себе внутренние, некурортные районы южной Франции.

Будучи в Лангедоке, мы объездили с десяток замков, столько же дегустационных залов, посетили местное аббатство и наведались в Carcassonne.
Каркассон кишмя кишел туристами, диссонируя с многочисленными, но менее известными и, соответственно, реже посещаемыми замками Лангедока и Руссильона.
Несмотря на слегка раздражающую многолюдность, каркассонский замок, безусловно, заслуживает обязательного визита. Поражают размеры, это даже не замок, а,
скорее, город-крепость, и, практически, стопроцентная сохранность. И это притом, что одна из крепостных стен, опоясывающих верхний старый город - XIII века, а другая,
вообще пятого. Не так давно Люк Бессон снимал здесь «Жанну д’Арк», а Кевин Рейнольдс – своего знаменитого тёзку Костнера, а также Моргана Фримена и Кристиана
Слейтера в «Робин Гуде». Декорации почти не требовались. Вся внутренняя часть города-крепости отдана под магазины и рестораны, битком набитые народом.
Там же небольшая сцена, на которой проводятся многочисленные концерты и фестивали. Город богат историей, почти сплошь состоит из архитектурных памятников
и заслуженно включён в список объектов всемирного наследия ЮНЕСКО. Мы с Машей провели там всего пару часов и получили огромное удовольствие. На обратном пути, остановившись на минутку в километре от крепости, чтобы ещё раз взглянуть на грандиозное сооружение, в очередной раз убедился, что:

«Лицом к лицу
Лица не увидать.
Большое видится на расстояньи». С. Есенин

По дороге домой, проголодавшись, останавливаемся в сельском ресторане. Садимся за столик под платанами, заказываем кассуле и местное вино. Деревушка маленькая,
но ресторан полон, не зря говорят, что французы создали культ еды, и гастрономия стала одной из национальных особенностей. И мы не раз имели возможность в этом
убедиться, и до, и после. Кассуле ранит меня в самое сердце, вино производит контрольный выстрел в голову.

За дни, проведенные в Лангедоке, мы исколесили не одну сотню верст, и не видели ничего, кроме невысоких старых гор, замков, встречающихся каждые пять километров,
и уходящих за горизонт виноградников. И много-много солнца. И этого вполне достаточно, чтобы захотеть здесь остаться.

Я по натуре бродяга, не могу сидеть на одном месте сколь-нибудь продолжительное время. Всё время необходимо находиться в движении. Кому-то нужен драйв дискотек,
бурная ночная жизнь с нон-стопной тусовкой, мне же – драйв перемещения в пространстве. И, казалось бы, устал до чертиков, проведя полсуток за рулем и отмахав
положенную «тыщу», но на следующий день, после душевного завтрака сдобренного крепким черным чаем, садишься за руль с ощущением легкого радостного мандража,
как в период флирта, и отправляешься поглощать очередные сотни верстовых столбов. И вот, наконец, добрался до места, до какого-нибудь приморского городка,
где планируешь осесть дня на четыре. Но на второй день на пляже уже тянет куда-нибудь съездить. Куда-нибудь, где интереснее, красивее, лучше. Кто со мной одной крови,
меня поймёт. Так происходит обычно, такова привычная схема. Но иногда, нечасто, случается оказаться в таком месте, где настолько хорошо, красиво и комфортно, что
дорожный зуд притухает, хочется остаться надолго, а, может, и навсегда. Лангедок-Руссильон оказался как раз таким местом. Как Прованс для Питера Мейла.
Замки встречались часто, но ещё чаще попадались дегустационные залы многочисленных виноделен. Только в нашей деревне я насчитал их пять. Дороги пестрели
большими и маленькими рекламными щитами, зазывающими отведать местного вина. Реже это был современный showroom, иногда старинное аристократичное шато,
но чаще видавший виды, слегка обшарпанный и внутри, и снаружи дом незатейливой южно-французской архитектуры. Но с неизменно превосходным вином. Первый раз
в жизни я не глотал вино, а пользовался специально предоставленными стильными плевательницами. Красивыми их делают, видимо, для того, чтобы не так обидно было расставаться с содержимым ротовой полости. Но мне всё равно досадно. В десятом классе и в институтские годы мы берегли каждую каплю «Сахры», «Кавказа» или «777», аккуратно разливали по стаканам «плодово-ягодное», проверяя на глаз справедливость дележа, а теперь приходилось без счёта выплёвывать божественный нектар.
Несколько раз я, всё-таки, не смог удержаться и проглатывал особо понравившиеся «экземпляры», закатывая от удовольствия глаза. Уходить с пустыми руками было
неловко, да и просто глупо: отличное вино АОС с московскими ценниками от 500 и выше здесь продавалось по 5 - 7 евро за бутылку. Когда была закуплена первая дюжина,
я сказал себе «Ша! Что ты делаешь Пауль, проснувшаяся у тебя тяга к коллекционированию вина после посещения Андреевой бодеги и прослушивания энологической лекции Дмитрия Борисовича понятна. Но, во-первых, у тебя нет винного погреба, более того, у тебя нет даже дома, где таковой можно было бы устроить. И, во-вторых, даже если ты планируешь всё это раздарить друзьям, а оставшееся выпить сольно, как ты собираешься переходить через границу? Три литра на человека, дети не в счет».
И мы перестали заезжать в дегустационные залы и сосредоточились на многочисленных замках. Их было много, самым запоминающимся после Каркассона стал, пожалуй, Пейрепертуз (Chateau de Peyrepertuse) в департаменте Од во Французских Пиренеях. Замок, а точнее то, что от него осталось, находится на гребне восьмисотметровой горы,
вплотную соприкасаясь своими стенами с отвесными склонами скалы. Чтобы добраться до него, сначала пришлось довольно долго ехать по извилистому и очень красивому серпантину, а потом четверть часа подниматься пешком от парковки по крутой альпинистской тропе. На обратном пути зашли в сувенирный магазин у парковки.
Поскольку сувениры, с моей точки зрения, вещь бесполезная, была приобретена бутылка красного Chateau de Peyrepertuse с изображением замка на этикетке –
отличный сувенир для нашей семьи: ребенку любоваться этикеткой (чем не магнитик), папе наслаждаться содержимым.

В один из дней, после обеда мы едем в Нарбонну, «город древний, город славный». Планировали искупаться, но пока доехали, пока нашли пляж, солнце ушло, подул
ветерок и стало прохладно. Желание купаться пропало. Зато впечатлил пляж. Уж на что он широк и пустынен в Аквитании, если не ошибаюсь, самый большой пляж Европы,
но в Нарбонне «ширше и глубже». Мы выехали на машине прямо на песок, вслед за впереди идущим местным Пежо. Ширина пляжа от моря до дюн – метров триста, а может
и все пятьсот. Длина несколько километров. На пляже пять машин, трое авиаторов запускают воздушных змеев, две парочки гуляют босиком по песку, ещё одна компания
сидит в тростниковом баре у воды. Пока я стою у стойки бара, подавляя острое желание выпить какой-нибудь тропический коктейль, Маша, скинув кроссовки, носится по песку.

Через полчаса возвращаемся в город, пока ужинаем – темнеет, и мы идем гулять уже по ночной Нарбонне. После собора Парижской Богоматери, Саграда Фамилия,
Кёльнского собора и собора Святого Петра в Регенсбурге нас, казалось бы, сложно удивить. Но Кафедральный собор Сен-Жюст-Сен-Пастер заставляет добавить
его в этот элитный список. Снаружи, а внутрь нам попасть не удается из-за позднего часа, собор выглядит как крепость. И своим строгим суровым видом
приводит в состояние легкого трепета.


Завершая обход периметра Сен-Жюста мы слышим раскаты "Nosa, nosa" и как крысы из андерсеновской сказки идем на голос Мишеля Тело.
Через пару кварталов выходим к импровизированной сцене у канала. Никакого «Тела» там, конечно, нет, а поппури из хитов разных лет исполняют
местные артисты. На площадке перед сценой приплясывают полсотни горожан и туристов от только вставших на ноги детей до героев Антанты.
Еще столько же стоят по периметру танцпола. Мы присоединяемся к пассивным слушателям и выстаиваем четверть часа, попутно осматривая
достопримечательности и наблюдая за более раскованной частью публики. Под «Елисейские поля» Джо Дассена мы уходим вдоль знаменитого канала,
соединяющего средиземноморское побережье Франции с атлантическим, в сторону машины, завершая тем самым наш лангедокский вояж.

* - Друзья мои, мне кажется, это - он!

Фото выложу в ближайшие дни. Вторую часть - в первую неделю июня

 

[Борис W204]

Спасибо ! Прекрасно пишете, очень нравится Ваша манера повествования. Жду продолжения и хорошего путешествия.

 

[timothi78]

"Герр Маурер" это официальный дилер? можно его координаты. летом еду через Германию, хочу пройти ТО 45000 км.
СПАСИБО.

 

[pafnut]

Нет, это не официальный дилер, а маленькая мастерская. Записываться надо заранее, Дилеров там в каждом райцентре хватает. Если надумаете , координаты, конечно, дам. Только учтите, это в стороне от больших дорог, рядом с баварским гоородом Cham

 

[Aleksandr V12]

- "Тебе бы книжки писать, начальник" ! (шутка ) На самом деле:- Браво pafnut!, - очень интересно и всегда жду ваших рассказов. Посетите во Франции городок Sarlat-la-Canéda, долину реки Dordogne с её маленькими деревнями, замками и всем тем, что вам надеюсь понравится, это менее туристические места но очень красивые. Это не так далеко от тех мест где вы бываете, да и судя по вашим передвижениям 1000 км для вас не крюк. Удачи вам и счастливой дороги всегда !

 

[pafnut]

Спасибо, Александр, очень приятно. Dordogne очень знакомое название. Мы были три года назад в городке Олорон, сплавлялись на лодке. Это не на той речке, часом?

 

[pafnut]

Кстати, в этом году собираемся заехать в Малагу, проездом до Португалии. Может посоветуете, что смотреть, где останавливаться и пр., и пр.

 

[Aleksandr V12]

Спасибо, Александр, очень приятно. Dordogne очень знакомое название. Мы были три года назад в городке Олорон, сплавлялись на лодке. Это не на той речке, часом?

Честно говоря, не могу точно сказать на этой речке или нет. Бывали там с семьей несколько раз, очень понравилось, объездили много маленьких городков, деревень, их всех и не вспомнить, но снова хотим поехать туда, очень нравится там.

 

[Aleksandr V12]

Кстати, в этом году собираемся заехать в Малагу, проездом до Португалии. Может посоветуете, что смотреть, где останавливаться и пр., и пр.

ответ в л.с.

 

[pafnut]

Наутро, затаренные продукцией местных виноделов, мы двигаемся в сторону Аквитании. Километров пятьдесят по обеим сторонам дороги тянутся
сплошные виноградники. Ни одного выпаса или заливного луга, никакой картошки, капусты, моркови, никаких яблочных садов и оливковых рощ.
Только виноград, виноград, виноград. Мы едем, как выясним вечером, покопавшись в интернете, по самому большому винограднику в мире.

К шести добираемся до места. На океан у нас осталось всего три ночи, и я решаю, что пришло время расчехлить палатку. Хоть на три дня,
но ребенок должен вкусить жизни бойскаутов. Мы находим приличный и малозаселенный кемпинг, что удивительно, поскольку на календаре
начало августа. Пятнадцать минут у нас уходит на то, чтобы поставить палатку – Маша никогда этого не делала, а я уже позабыл. Еще столько же
мы тратим на устройство спальных мест, выгрузку необходимых вещей и осмотр мест общего пользования. Осознание того факта, что ходить
(или бегать, как сложится), нам придется не в личный кабинет, а в общественную уборную, и такой же душ, энтузиазма не вызывает. Но решение
принято, палатка поставлена, 12 евро за первые сутки уплачены, остается расслабиться и получать удовольствие хотя бы от того, что туалеты,
душ и кухня вычищены до блеска, неплохо оборудованы и в теплый летний вечер пахнут свежестью зимнего утра.

К закату приезжаем на океан, паркуемся и пешком переваливаем через дюну. Открывающийся вид завораживает, по спине бегут мурашки и в груди
спирает дыхание: Господи, до чего же красиво! Ну почему нельзя завернуть все это в подарочную упаковку и привезти домой?! Как в Макдоналдсе:
«Вам с собой, или здесь будете кушать?» Мы сначала здесь будем «кушать», а потом взяли бы с собой.

Солнце садится в океан, импрессионистически меняя цвета неба, воды и песка. И нужен художник уровня Моне, Дега или Ренуара,
чтобы передать эту картину. Неспешно совершающую свой вечерний променад по пляжу престарелую аристократичную чету, мужчину,
увлеченно играющего с золотистым ретривером. И не поддающиеся описанию цвета трёх стихий.

Путешествие только перевалило за половину, а впечатлений уже на целую поездку, и мы решаем провести три «аквитанских» дня безвыездно
на океане. Никаких Бордо, Аркашонов, Биаррицев, рафтингов и прогулок на лошадях. С раннего завтрака и до позднего обеда мы делаем то,
что обычно я выдерживаю пару часов - ошиваемся на пляже. Причем, меньшую часть времени мы проводим в положении «лёжа» в небольших
перерывах между попытками поймать волну. Занятие захватывающее, и мы радуемся, как дети.

На четвертый день расстаемся с Атлантикой и вновь берем курс на Баварию. Осталась пара нерешенных вопросов по работе и небольшой (надеюсь)
ремонт двигателя у Герра Маурера. Да ещё на складе мебельного магазина Wanninger в городке Bad Kötzing надо забрать обеденный стол. Стол ждет
меня уже полгода, еще год перед этим, каждый свой приезд я ходил вокруг него кругами: «купить, не купить?». Стол – красавец, из массива акации,
по стилю, цвету и фактуре идеально подходящий в нашу крымскую квартиру. А цена, как за ««икеевский» ширпотреб. Вот только, в самолете не увезти.
Нашел в Ялте мастерскую, показал фото, насчитали в полтора раза дороже без гарантии, что получатся те же цвет и фактура. «И вот таких металлических
штучек у нас нет». Все, что я видел в мебельных центрах Москвы и Киева, не говоря уже про Симферополь, Севастополь и Ялту, отличалось от того стола,
как группа «Блестящие» от «Deep Purple». И, когда в январе, в очередной мой приезд я увидел стол уцененным еще на двадцать процентов, я не устоял
и купил, с условием, что заберу летом с оказией. Теперь пришла пора доставить выдержанный пятизвездочный стол сначала в Москву, а потом уже
и в Ялту, провезя его через четыре таможни.

По дороге заезжаем-таки в Ла-Рошель, которой манкировали в предыдущие поездки из-за вечной дорожной спешки, место юных грёз о мушкетерских
подвигах. Городок действительно хорош. Внешняя оболочка состоит, как обычно, из офисов, складов и промышленных объектов, ядро города -
исторический центр, расположившийся вокруг Старого порта, одного из четырех портов Ла-Рошели. Фарватер бухты Старого порта довольно узкий
и охраняется на входе специально построенными в XIV веке двумя башнями, на западной стороне Цепной (Tour de la Chaine) и на восточной –
Сен-Николя (Tour St-Nicolas). Башни, на удивление разные, одна круглая, другая – восьмигранник. В полном отсутствии симметрии заложена
своеобразная прелесть, впечатление усиливается небольшим наклоном башни Сен-Николя. За прошедшие века немного просели свайные опоры,
и башня слегка покосилась. Из Старого порта уходят рейсовые катера в Форт Баярд. Соблазн купить билет велик, но времени на это в нашем графике
не предусмотрено, и мы провожаем взглядом очередное судно, отправляющееся к раскрученному «энтевешниками» замку. Выделенный на La Rochelle
час быстро заканчивается, и мы, нагулявшись по средневековым улочкам – ровесницам Д’Артаньяна, отправляемся на восток Франции. Частично едем
по быстрым платным дорогам, где можно срезать – по медленным бесплатным. Заодно получаем удовольствие от пейзажей французской глубинки.
За обедом в сельском ресторане с обшарпанными стенами и колоритными фермерами наслаждаемся гастрономической кухней и душевной атмосферой.
Расплачиваясь по счету, с удивлением обнаруживаю, что мои карты пусты, а наличных осталось сорок евро с мелочью. Осознание этого факта несколько
нарушает мое благодушное настроение, но не выбивает из седла, у меня же есть дорожные чеки. Даже с учетом небольшого ремонта двигателя, денег
должно хватить на всё, включая «вкусно поесть, сладко поспать и хорошо погулять». Надо лишь обналичить их, что никогда не было в Европе проблемой.
Немного поджимает время, уже пятый час пополудни, а в этой деревушке банков нет. В половине пятого добираемся до городка, название которого не
помню, но подошло бы «Сен-Кукиш» с ударением на последнем слоге. Паркуюсь на центральной площади, у дверей Credit Agricole. Боковым зрением
вижу офисы BNP Paribas и Credit Lyonnais. Небольшое напряжение в затылочной части спадает, и с блаженной улыбкой я вхожу в офис «кредитно-агрикольного»
банка. Через три минуты выхожу через те же двери «кредитно-прикольного» банка Франции, но уже без улыбки. Просьба обналичить дорожные чеки
«Американ экспресс» повергло сотрудников банка в состояние легкого шока. Было ощущение, что я предложил им что-то неприличное, в духе
«О чём говорят мужчины»: «Извините, у Вас не будет потрахаться?». В ответ гримаса удивления с лёгкой примесью гнева: «Что за моветон, как можно?!».
Нет, так нет, не нужны вам мои комиссионные, отдадим их парижанам, и я захожу в отделение BNP Paribas. История повторяется. Слегка нервничая,
толкаю дверь «Лионского кредита». Услышав в третий раз «No, monsieur», выпускаю накопившееся наружу:

- Я что-то не совсем понимаю, почему Вы не можете обналичить чеки «American express»? Или не хотите? Может проблема в российском паспорте?

- Нет, мы не просто не принимаем дорожные чеки. Ни у русских, ни у немцев, ни у французов.

Тут подходит глава отделения:

- Вот если бы у Вас был открыт счет в нашем банке, мы могли бы акцептовать Ваши чеки, в противном случае это невозможно.

- О’кей, давайте быстренько откроем мне счет, и Вы, не нарушая своих внутренних инструкций, поменяете мои чеки на наличные евро.

- Так нельзя, если бы у Вас уже был открыт счет, и по нему проводились бы какие-то операции, тогда это было бы возможно.

- Послушайте, я эти деньги не украл, не отнял у голодающих детей, не взял из российского бюджета. Я их заработал. И чтобы не таскать по всей Европе
наличные, чего так не любит Ваша финансовая система, превратил их в самый надежный и легальный инструмент – дорожные чеки. Я пользуюсь ими
с прошлого века, и у меня ни разу не возникло проблем ни в Нидерландах, ни в Германии. Финансовое законодательство на территории ЕЭС вроде бы
одно, так почему месяц назад в маленьком баварском городке я легко и приятно обналичил такие же точно чеки, а во Франции не могу?!

Разводят руками, пожимают плечами, корчат рожи. Чёрт бы вас побрал вместе с вашими банками. Замечаю на соседней улочке туристический офис,
иду туда. Две милых девушки стучат музыкальными пальчиками по клавиатурам.

- Здравствуйте, скажите мне, пожалуйста, могу ли я где-нибудь в Вашем замечательном городе обналичить дорожные чеки всемирно известной кампании «American Express»?

Девушки отрываются от мониторов и с удивлением смотрят на меня, с чего это вдруг такой пафос с надрывом?

- Конечно, Вы можете сделать это в любом банке. Здесь рядом, на центральной площади офисы трех крупнейших французских банков.

Только поторопитесь, они скоро закрываются.

- Извините, я может быть излишне резок, но я только что оттуда. Был во всех трёх. И во всех трёх мне отказали.

- Почему?!

- Я бы тоже очень хотел знать почему. Почему в Германии я могу это сделать, а во Франции – нет. И почему имея на руках разрекламированный
по всему миру как самый надежный и удобный заменитель наличных денег во время путешествий, и действительно являющийся таковым у ваших
соседей на востоке, я оказываюсь посреди Европы с голодным ребенком в машине с пустым баком и с перспективой провести ночь на улице.
И заметьте, не потому, что я безответственный отец, деньги – то у меня есть, только они в дорожных чеках, которые должны приниматься во всех
цивилизованных, и не очень, странах мира, но почему-то здесь во Франции, не в Намибии, не в Буркина Фасо, а во второй экономике Европы,
они не принимаются.

Девушки проникаются трагизмом ситуации, слегка приправленной маленькой ложью. Они смущены, и готовы отвечать за всю Пятую Республику.
Ещё немного надавить, и одна из них предложит переночевать, накормить и обогреть. И хотя зол я сильно, совесть еще осталась, да и не причем они здесь.
И я ослабляю хватку.

- Посмотрите, пожалуйста, где еще есть банки в городе, и нет ли среди них немецких или австрийских.

Они недолго роются в компьютере:

- Да, есть еще четыре банка, все на одной улице. Один из них Deutsche Bank, другой Raiffеisen.

Времени до закрытия осталось мало, я прощаюсь с симпатичными француженками и скорым шагом направляюсь к последней надежде.
Её немного, но жизнь научила использовать все возможности. После «облома» в Deutsche Bank, механически захожу в оставшиеся три,
следуя этому правилу. Теперь уже неспешным шагом, делая по дороге глубокие вдохи и выдохи, возвращаюсь к машине. Меня встречают
лежащие на «торпеде» ноги заскучавшего ребенка:


- Ну что, поменял?

- Если бы. Не любят нас здесь, Маша, уедем от них.

- И чего мы теперь делать будем?

- Чего-чего, прорываться. Чай, не в первый раз. Для начала заедем в первый попавшийся Макдоналдс, надо залезть в интернет и подумать.

Macdonalds встречается нам через полчаса, и мы заходим в табуированное в гастрономической Франции заведение. Не сытости ради,
а токмо волею пославших нас банков. Проверяю наличие доступа к сети, после чего беру два кофе и один чизбургер. Не до жиру. Захожу
на сайт American Express, сообщений о банкротстве нет, уже хорошо. Смотрю, где можно поменять чеки по пути в Германию. Во Франции
только в Страссбурге. Ни в Безансоне, ни в Бельфоре, ни в Мюлузе, ни в Кольмаре – не самых маленьких городах, чеки не принимают.
Если верить официальному сайту «Американ Экспресс». А с моим сегодняшним опытом поверить этому легко, хотя очень хочется задать
вопрос Жванецкого: «А почему, собственно?». Почему в соседней ФРГ, сразу после границы, карта утыкана флажками «дружественных»
банков, а во Франции по запросу вылезает шиш: «Sorry, butwefoundnosearchresultswithin 10 miofyourdestinationthatcanexchangeTravelersChequesforlocalcurrency.
Pleasetryagainbystartinganewsearch». А ведь граница давно условна, ни пограничников, ни таможни нет, лишь изредка стоящий
пикет полиции. Пока Маша доедает свой чизбургер, иду к машине, посмотреть, сколько осталось топлива. Беру «адаковский» атлас и
возвращаюсь за столик. Изучаю карту, оцениваю, на сколько хватит солярки.

- В общем, так, Маш. У нас с тобой два пути, или мы ведем её в загс, или она ведёт нас к прокурору.

-- Чего ?????????

- Да это из «Кавказской пленницы». Ты вот смотришь всякую муть по телевизору, а классики не знаешь. Приедем – обязательно посмотрим.
Это я к тому, что вариантов у нас немного. Или мы едем в Страсбург и ночуем во Франции, или пересекаем сегодня границу и добираемся до
Фрайбурга. Я предпочитаю Германию, как-то у меня веры больше, что на немецкой стороне я с утра смогу чеки поменять и расплатиться за отель.
В противном случае будем там жить, пока денег не достанем. Или пока нас в камеру не переселят.

- Ты шутишь?!

- Шучу, шучу. Но ехать предлагаю до Германии, как-то надежней. Хотя доберемся только ночью, часа в два. Ты как?

- Поехали, конечно, не в первый раз до утра отель искать.

В половине третьего въезжаем во FreiburgimBreisgau. Первый отель попадается в центре, у вокзала. Но там, на удивление нет мест.
Иду в отель через дорогу, нет их и там. Французская ситуация с банками повторяется в Германии с отелями. Впрочем, к этому нам
не привыкать. После седьмого отказа, обоснованного всегерманским симпозиумом зубных техников, я готов опустить руки и вытянуть
ноги прямо в машине. Но уж что-что, а отели нас ни разу не побеждали, и мы продолжаем тотальное прочесывание Фрайбурга. Когда
последняя цифра переходит в первое число, а на часах бьёт половину четвертого, удача улыбается нам. На десятой попытке мы получаем
приз зрительских симпатий за упорство – единственный свободный люкс в BestWesternFreiburg. Он недёшев, но уже наплевать. Да и какая
разница, если у меня в кармане полтора евро монетами. Наслаждаться шикарностью номера уже нет сил, и мы засыпаем без эмоций.

За завтраком я первым делом вновь захожу на сайт опустившейся в моих глазах финансовой империи, и выбираю ближайший к нашему отелю
«воздушный шарик». Им оказывается Sparkasseна Кайзер-Йозеф штрассе. Вроде бы всё должно пройти нормально, но я слегка нервничаю, и в
тревожной задумчивости выезжаю на улицу с пешеходным движением. Понимаю это по удивленным лицам и характерным жестам шагающих
по обе стороны машины фрайбуржцев. Обильно краснею, мысленно посылаю их всех на…, понимая при этом, что они правы, а я идиот, и лихорадочно
ищу первый переулок, чтобы скрыться от позора. Кладу под лобовое парковочный талон, и продолжаю путь к заветному сейфу пешком, попутно
прикидывая, сколько камер успели заснять мои московские номера. Все проходит без сучка без задоринки, и из банка я выхожу с приятно
оттопыренным карманом.

Вечером того же дня оставляем машину в сервисе у Герра Маурера. Периодически пропадает мощность, толи проблема с форсунками, как сказали
в московском сервисе, толи лямбда-зонд полетел. В итоге оказалось ни то, ни другое, потребовалась замена впускного коллектора. Вечером забираю
готовую машину, без сожаления расставаясь с тысячей евро. Ну, почти без сожаления. На обратном пути к офису моего партнера снимаю пробу
с отремонтированного «мерина» - прёт, как танк, работает, как зверь. Довольная улыбка расползается по моему лицу, все дела закончены, можно
возвращаться в Москву.

После часа деловых посиделок выходим с Машей с фабрики, чтобы отпраздновать возвращение мощности в мишленовском ресторане соседнего
отеля, а утром, закупив NaturProduktв виде пива и колбасы, отправиться в сторону Белоруссии. Не успеваю вырулить с парковки, как спереди
раздается металлический удар, и машина глохнет. Переглядываемся с ребенком:

- Что это было?

- Не знаю, Маш, но ничего хорошего, это точно.

Выхожу из машины, открываю капот. На первый взгляд всё нормально. Смотрю внимательнее, ёпарный театр, а ремня ГРМ то нет на месте.
Ушёл погулять, и прилег на крышке поддона. А под ним лежит шкив коленвала с вырванной с корнем резиновой прослойкой. Достаю «беглецов»,
кладу на крышку двигателя, и «смотрю на это дело в древнерусской тоске». Гастрономический ресторан, а также утренний выезд на Родину,
откладываются на неопределенный срок.

Утром приезжают Маурер & сын, берут нашу ласточку на жесткую сцепку и увозят к себе в «больницу». Через час звонит Маурер-отец с
готовым диагнозом и методом лечения. Оказывается, заклинило генератор, резкое усилие сорвало подгнившую резину шкива коленвала
и стащило ручейковый ремень. Сам ремень, на удивление, не пострадал. Но, если его менять не обязательно, то новые генератор и шкив
коленвала сияют нам, как звезды Кремля.

На следующий день получаем машину после «небольшого» ремонта, облегчаемся еще на полторы тысячи евро, покупаем пакет домашних
баварских колбасок, ящик пива на местной пивоварне и берем-таки курс на Брест. Ночуем в Польше, в ста километрах от границы, и к одиннадцати
утра добираемся до погранперехода Тересполь-Брест. Народу пока немного, собственно, из-за этого накануне мы и ехали до глубокой ночи,
чтобы пораньше оказаться на границе. Сегодня пятница, и после обеда очередь вырастет кратно. Через час поляки поднимают шлагбаум, и мы
оказываемся на нейтральной территории, на мосту через Южный Буг. У нас в машине стол, занимающий все пространство от передних сидений
до задней двери универсала, ящик пива и шесть бутылок вина из виноделен Лангедока и Руссильона. Но, несмотря на весь этот скарб, я заезжаю
на зеленый коридор. Стол стоит всего 459 евро, а многократное превышение нормы провоза алкоголя, надеюсь, не вызовет бурного протеста при
пересечении границы крепко пьющего Таможенного Союза. В крайнем случае, поделюсь баварским пивом.
К нам подходит офицер, смотрит документы, заглядывает в машину.

- А это что у Вас?

- Стол.

- А почему Вы на зеленый коридор заехали, Вам на красный надо.

- Так все наши покупки вместе со столом до тысячи евро не дотягивают. А норма – полторы на человека. А нас двое.

- Опа, а это что?!

- Как что? Пиво. Ящик.

- Так, давайте-ка выезжайте, и на красный коридор.

- Может, мы как-то решим вопрос, а то очень домой хочется.

- Вы себе дополнительных проблем ищете? Они у Вас и так уже есть, не усугубляйте ситуацию.

Разворачиваюсь и встаю в очередь на красный. Через полчаса подъезжаем к будке, из которой выходит Мисс Таможня Великой, Белой и Малой Руси:

- Декларацию заполнили?

- Да чего тут заполнять, у нас и нет почти ничего, товары для личного пользования на тысячу евро, да спиртного чуть-чуть.

- Чуть-чуть – это сколько?

- Ну, пива ящик, вина немножко, так губы смочить.

- А Вы знаете, что норма провоза алкоголя – три литра на человека, а у Вас только пива десять литров?

- Да я знаю, просто не думал, что Вы придадите этому такое значение. Если это так принципиально, давайте я пошлину заплачу.

Красавица в погонах уходит в здание таможни, и возвращается через десять минут.

- Ничего не получится, пошлину можно заплатить от трех до пяти литров на человека. Больше можно оформлять только на юридических лиц.
У Вас больше, так что придется выехать, раздать или выкинуть лишнее, и потом уже на зеленый коридор. Вот только, на стол мне декларацию
напишите, и выезжайте. Сколько стол весит?

- Да не знаю, я не взвешивал. Может, килограмм 25 – 30.

- Вот так и напишите, и потом опять на зеленый коридор.

- Ну а зачем нам выезжать, я сейчас вашим мужчинам лишнее раздам, и все дела, не выбрасывать же, на самом деле. Пиво баварское, вино французское,
Вы что, это ж кощунство, у меня рука не поднимется.

- Молодой человек, у нас тут везде камеры стоят, и раздавать здесь никому ничего не надо. И шутить со мной тоже. Написали декларацию -
освобождайте таможенную зону.

- Хорошо, хорошо, никаких шуток. Я сейчас подарю лишнее соседям по очереди, и мы дальше поедем. Это-то, надеюсь не проблема?

- Я Вам еще раз повторяю, здесь никому ничего ни дарить, ни продавать, ни передавать на временное хранение нельзя. Разворачивайте машину и на выезд.

Мы выезжаем и вновь занимаем очередь на зеленый коридор. Она выросла и начинается почти у шлагбаума. Я выхожу из машины, открываю заднюю дверь.

- Аттракцион невиданной щедрости! Баварское пиво и французское вино раздаем совершенно бесплатно! Подходим, не стесняемся!

Сначала недоуменные взгляды: «Что за фигня? В чем здесь подвох?». Затем осмелевший народ из соседних машин начинает подходить и интересоваться
происходящим. Раздаю кому по две, кому по четыре бутылки пива, в нагрузку продегустированное мной вино с лангедокских шато. Кто-то, вникнув в суть,
предлагает вернуть полученное после границы, кто-то просто пользуется нежданно перепавшим, самый совестливый сует мне в карман десятидолларовую
купюру за пару пива, что примерно соответствует цене аналогов в московском супермаркете, но явно избыточно по отношению к стоимости закупки. Под конец
раздачи прибегает бабушка из расположенного в пятидесяти метрах платного приграничного туалета:

- Ой, сынок, а что дают?
- Да вот, бабуль, пиво заграничное раздаю, таможенники ваши не пропускают, так что забирайте даром.

- А мне как раз надо, у меня зятёк пиво уважает. Бесплатно, значит?

И забирает у меня последнюю, предназначенную к раздаче, бутылку.

- Сынок, теперь заходите ко мне с дочкой писать, тоже бесплатно. Не стесняйтесь.

За три минуты роздано восемь бутылок вина и четырнадцать пива. Через четверть часа, за которую мы продвинулись на пару машин, к нам
подходит лейтенант пограничной службы:

- Вы извините, но Вам аннулировали талончик на въезд, придется выехать к шлагбауму и получить новый.

- Вы издеваетесь?! Слушайте, давайте я заплачу, сколько надо, и мы никуда не будем выезжать. А то происходящее начинает напоминать театр абсурда.

- К сожалению, ничем не могу помочь, не от меня зависит. А деньги не предлагайте здесь никому, может плохо закончиться. Я сейчас позвоню на пост,
чтобы новый талончик без проблем выписали, потом опять сюда вернетесь.

Разворачиваюсь, выезжаем к шлагбауму. Прапорщик мужского пола открывает «калитку» в сторону Польши.

- Нет, нет, нам туда не надо, мне новый талончик нужно получить. Мы сейчас развернемся и обратно поедем.

Из будки напротив выходит прапорщик женского пола:

- Никакого талона я не дам, проезжайте.

-Как не дадите?! Мне лейтенант сказал, что дадите, он Вам звонил?

- Звонил, не звонил, ничего не дам. Не задерживайте людей, выезжайте.

За нами начинает собираться очередь. Мы запираем выезд в Европу, ничего не остается, как подчиниться издевательствам людей в форме
и выехать на мост. Польский пограничник открывает нам въездной шлагбаум.

- Нет, нет, нам в Польшу не надо, мы сейчас развернемся и обратно поедем.

- Здесь нельзя разворачиваться, проезжайте.

Картина повторяется. Пара минут препирательств, скапливающиеся за нами автомобили, и мы «летим туда, где принимают». Занимаем
очередь на польскую таможню, которую прошли два часа назад, но в другую сторону. Я расстроен и растерян, забываю поставить машину
«на передачу», и под маленький уклончик, лёгким накатом, мы въезжаем в зад «Транспортёру» с белорусскими номерами. Слава Богу,
у него фаркоп, я же получаю пробоину в бампере.

Сказать, что я огорчен – не сказать ничего. Я зол, взбешён и грязно матерюсь. Не столько из-за машины или розданного спиртного, сколько
из-за потерянного времени и «хождения по мукам». И от безысходности. И злюсь я, в основном, на себя. Нечего было тащить через границу
коллекцию напитков, ведь знал же, что нельзя. Знал, но надеялся легко решить вопрос, чай не золото с брильянтами, не черная икра. Наши с
украинцами либо глаза закрывают на такую мелочь, либо берут «долю малую», и не делают из мухи слона. Белорусы же, наставленные
«батькой» на путь истинный, службу несут справно, и не то что слона, а и муху не пропускают, коли не положено.

Проходим пограничный контроль и таможенный досмотр, и выпускаемся в Западную Европу. Прошу поляков разрешить развернуться сразу
за выездным шлагбаумом, получаю не слишком вежливый отказ и направление в конец очереди. А очередь в Белоруссию уже выросла до
неприличных размеров. Потому как время к обеду, а на дворе пятница. Пару часов стоим, чтобы опять попасть в польскую таможенную зону,
но с другой стороны. С той, с которой мы уже побывали утром. Польский офицер удивленно смотрит на отметки в паспортах: «Что случилось,
не нашли общего языка с белорусскими коллегами?». «Именно так, пан офицер, как ни искали, не нашли любви и взаимопонимания». Ухмыляется:
«Счастливо вам на этот раз!», и ставит штампики. Выбираем двадцать метров свободного пространства и встаем в почти недвижимую очередь к мосту
через Южный Буг. К восьми вечера въезжаем на мост. У белорусов начинается пересменок, и девятичасовые склянки в смартфонах отбивают тоже
над рекой. Есть время подумать о войне, представить, как в то воскресное утро через этот самый мост шли танки с крестами и веселые немецкие парни
с закатанными рукавами, поигрывающие на губных гармошках. Вспомнить деда и еще шесть человек мужчин из моей многочисленной патриархальной
семьи, не вернувшихся с той войны. И ёщё не то двадцать, не то тридцать миллионов моих соотечественников. В сравнении с этим наши проблемы меркнут,
и кажутся ничтожными.

За час, проведенный на мосту через Буг, успеваю пообщаться с соседями по очереди. Я рассказываю о наших мытарствах, мне отвечают тем же.
Завязывается разговор рыбаков с визуализацией размеров преодоленных на границе проблем от плеча. Таможенный Союз Таможенным Союзом,
и правила, вроде бы, едины для всех стран-участниц, но Батька Лукашенко ввел дополнительные ограничения. Например, на ввоз товаров длительного
пользования, к коим отнес и краску для стен, и стиральный порошок, и много чего другого. Завозить подобные вещи на территорию Белоруссии можно
один раз в год, и в очень ограниченных объемах. Краску и порошок – не более 3 кг зараз. А может и за год, я до конца так и не понял. И даже местные,
хоть единожды, но на этом обжигались. Мой сосед сзади вез как-то две пятилитровых банки фасадной краски, хотел подновить свой дом. Не пустили,
как и нас отправили обратно в Польшу. Сосед спереди влип со стиральным порошком, за что также был «выслан» в Польшу, в сердцах выкинул на
помойку обе трехкилограммовых упаковки порошка – одну для белых и одну для цветных вещей. Что, вообще говоря, кажется естественным желанием
хозяйки – использовать для белых рубашек мужа, при наличии таковых, свадебного платья дочери, при наличии жениха, и постельного белья, коли
белое, один порошок, а для цветных вещей – другой. Но, нет, не положено. Наши родители стирали одним порошком, а бабушки вообще на речку
ходили с куском хозяйственного мыла. Не жили богато, не фига начинать.

К десяти вечера добираемся до «зеленого коридора», в который уже дважды успели отстоять. Бог, как известно, любит троицу, так что уж теперь-то все
должно пройти нормально. Тем паче, что наша совесть чиста, от спиртного мы избавились, а на стол написали декларацию и получили вербальное «добро»
на прохождение таможни. Поэтому, когда к нам подходит офицер, я открываю заднюю дверь с легким сердцем.

- А что это у Вас такое?
- Стол. Обеденный. Для личного пользования, не для продажи.

- Так это Вам на красный коридор надо, выезжайте и занимайте очередь.

Внизу живота холодеет, на спине выступает холодный пот. Вспоминается сцена с «Ручечником» в фойе Большого Театра из «Места встречи изменить нельзя»:
«Не имеешь права, старший приказал!».

- Я там уже сегодня был, написал на этот стол декларацию, и Ваша коллега отправила нас сюда, на зеленый.

- Где Ваша декларация?

- Я не знаю, у нее, надо полагать, мне сказали заполнить в одном экземпляре, я и заполнил.

- Когда Вы заполняли декларацию?

- Точно не скажу, но еще до обеда, мы тут весь день у вас торчим.

- Ну, так это другая смена была, у нас час назад пересменок был. Где я сейчас Вашу декларацию буду искать? Так что, выезжайте, и на красный.

Во мне начинает закипать праведный гнев.

- Давайте-ка сюда начальника смены вызывайте. Вы над нами целый день издеваетесь, всему есть предел.

Приходит старший. Рассказываю ему о наших мытарствах. Я на взводе и еле сдерживаюсь, он спокоен и приветлив. Вежливо и терпеливо объясняет мне,
что смена, действительно, другая, и где лежит наша декларация никто не знает, и искать не будет. И что, хотя наш стол стоит существенно меньше допустимой
нормы провоза в денежном исчислении, но зато может превышать ее по весу. Чтобы это проверить, его нужно взвесить, а весы есть только на красном коридоре.
И что, хотя, он нам искренне сочувствует, нам придется вновь занять очередь на красный коридор. Я понимаю, что нет у меня методов против Кости Сапрыкина,
и, позабыв о предупреждении дневной таможенницы, предлагаю мзду таможеннику вечернему. Он устало смотрит на меня:

- Павел Борисович, вот видите, стоят три «Ауди» с чешскими номерами. Это ваши российские дипломаты. У них не все в порядке с документами,
и они стоят здесь уже три часа. Они пытались решить проблему по-всякому, и в Москву начальству звонили, и со мной пытались договориться.
Но как стояли, так и стоят. И будут стоять, пока я не получу указания их пропустить от моего генерала. Не смотря на то, что они российские дипломаты,
а у нас с Россией союзное государство. Понимаете, в Белоруси за последнее время много чего изменилось. Мы тут все под колпаком у Мюллера, это я
Вам из симпатии так откровенно рассказываю. Я понимаю, Вы тут намучились с ребенком, но отчасти сами виноваты. Думали решить вопрос «по-лёгкому»,
а у нас теперь это не проходит. Может, где-то на маленьких погранпереходах, это пока возможно, но не у нас. Здесь иногда за подобные предложения мы
наручники надеваем и препровождаем в милицию. А там уже заводится дело о даче взятки должностному лицу со всеми вытекающими последствиями.
Так что, добрый Вам мой совет, выезжайте, вставайте в очередь на красный коридор, взвешивайте свой стол, и если он весит меньше тридцати пяти килограмм,
напишете декларацию еще раз, и поедете дальше. А если больше – заплатите пошлину, и тоже дальше поедете.

Я тихо сдуваюсь, гнев сменяется апатичной покорностью.

- Хорошо, я все понял и уразумел. Но мы можем, хотя бы сейчас, переехать на «красный» без очереди?

- Да я бы рад, но очередью заведуют пограничники. Подойдите к лейтенанту, поговорите. Но она вас вряд ли пустит. Потому что кто-то из очереди может
пожаловаться начальству, что она пропускает людей за деньги, а ей потом под служебное расследование попадать, писать объяснительные, могут и уволить.
Оно ей надо? Но попробуйте. Чем чёрт не шутит.

Он оказывается прав, и мы отстаиваем еще полтора часа, прежде чем попасть в цепкие руки инспектора. Выгружаю стол на весы – ровно 50 кило.
Можно 35 для одной единицы груза или 50 килограмм общей массы всего багажа. Мой стол хоть и состоит из трех частей, но считается единым и
неделимым изделием, и, соответственно, подлежит обложению таможенной пошлиной. Оплачиваю в кассу 160 евро, получаю таможенный приходный
ордер и благословение на въезд. Нам открывают шлагбаум, поворачиваю ключ в замке, машина не заводится. Когда утром мы подъехали к границе,
лампочка только загорелась, и топлива оставалось еще километров на пятьдесят – шестьдесят. Затем тринадцать часов пуска/остановки двигателя и
движения на первой передаче уничтожили весь запас. В таможенной зоне заправиться негде, и я надеялся, что всё-таки дотяну. Не дотянул. Как особо
везучему, мне в очередной раз подфартило, и солярка кончилась прямо у будки инспекторов перед выездным шлагбаумом. Граница надежно перекрыта.
Ей нравится наше присутствие, и она не хочет нас отпускать. Мы тоже привыкли к ней, и теперь, когда все препоны пройдены, немного жаль расставаться.
Мир не без добрых людей, сосед сзади отдает нам свой НЗ в виде полуторалитровой пластиковой бутылки с соляркой, категорически отказываясь
от денег. С пятой попытки запускаю двигатель, засосав, наконец, дизель в топливный насос высокого давления. Путь домой открыт. На часах половина
первого ночи, утром мы планировали в это время уже смотреть южнобутовские сны, а теперь до Москвы еще вся ночь и часть утра. Если не засну за рулем.
Решаем не искушать судьбу и заночевать в Бресте. На заправке рекомендуют брестский Интурист. Номера есть, есть и места на охраняемой стоянке.
Платим невеликие деньги и окунаемся назад в прошлое. Советский номер, утром советский завтрак. У Маши глаза на лоб, а мне даже приятно вспомнить
молодость: разрезанные пополам и экономно политые майонезом вареные яйца на блюдце, сметана в граненых стаканах, вареные сосиски, гречневая каша
и котлеты. О том, что мы в XXI веке напоминают лишь йогуртовые корытца. Пока ребенок лениво и нехотя ковыряется алюминиевой ложкой в йогурте, я с
ностальгическим удовольствием уминаю третью столовскую котлету.

Устрицы и кассуле закончились. Подошел к концу и наш очередной вояж. Жаль возвращаться в Москву. Жаль, что нельзя законсервировать и забрать с собой
несколько баночек ощущений от увиденной нами объективной реальности. Пару маринованных виноградников Лангедок-Руссильона, трехлитровую малосольного
аквитанского пляжа. А как хорошо было бы открыть такую баночку дождливым октябрьским московским утром. Снимаешь крышку, а оттуда, как джин из бутылки,
устричный аромат Порт-Лёката, вангоговские виноградники, энологические монологи потомка белоэмигрантов…

Мы стоим в пробке на МКАДе, дышим ароматом выхлопных газов, и баночек у нас нет...